«Озорство не по-детски, или “Озорные частушки” из ящика Пандоры»

16 декабря 2022 года состоялась премьера балета на музыку знаменитых «Озорных частушек» Родиона Щедрина – подарок к 90-летию композитора. Новую постановку в хореографии Вячеслава Самодурова представили на исторической сцене Мариинского театра артисты Театра балета имени Леонида Якобсона.

Как время широкой полосой разделило молодость и старость композитора-патриарха, так и «Озорные частушки» при их рождении в 1963 году и сегодня совершенно несопоставимы, словно это два разных произведения. Их по-другому – неузнаваемо – и играют, и танцуют. И в этой трансформации выразилось то, что произошло с жизнью в одной и той же стране за полвека.

То, как прозвучали «Озорные частушки» в фортепианном изложении – в первой части балета, где музыкант с остервенением, в скоростном режиме «колошматил» по клавишам рояля, действительно, подтверждало мысль хореографа, что музыка у Щедрина вовсе не озорная, а «очень злая, едкая, колкая» и даже более того – создающая «ощущение преисподней» (из интервью В. Самодурова). И если не преисподней, то преддверием к ней выглядел «черный кабинет» сцены с приближенным к рампе задником, из которого возникали отдельные фигуры танцовщиков, попадавшие на миг в луч прожектора и вновь заглатываемые чернотой. Множество быстрых движений, мелькающих в разных точках авансцены, рождали образ дергающихся, подвязанных к незримым нитям, кукол, не имеющих никакой человеческой персонификации, хотя в некоторые моменты мужские марионетки били себя в грудь, заявляя свое «я», а женские словно восклицали или скандалили в всплесках рук. Однако, взятые за шиворот невидимым управителем, они выдворялись в темноту. В какой-то момент все участники оказывались в изоляции, словно разведенные по камерам, под лучами прожекторов в кромешной тьме. И продолжая двигаться, в раздраженно-хаотических выбросах рук и ног, они могли жаловаться лишь самим себе.

Следующей фазой действия оказывался их прорыв к дуэтам, ноне к дуэтам-номерам, а к образующимся парам с тут же меняющимися в них партнершами. Выпущенные на свободу, прыгающие и размахивающие всеми конечностями, заворачивающиеся в штопорах двойных туров,марионетки выглядели отнюдь не безопасно. Они выстраивались вдоль рампы, угрожающе смотря в зал, а затем нити, удерживающие их в вертикальном положении, словно одновременно обрезались и все фигуры, потеряв опору, рушились, растянувшись неподвижно по полу...

Вторая часть «Озорных частушек» – под оркестр – начиналась в том же ограниченном черным задником пространством авансцены, но сильнее освещенной. Изменился и подход хореографа к фигурам – теперь они появлялись группами – мужскими и женскими, выполняющими какие-то бесцельные телодвижения, вступающими друг с другом в перепалку и затем собирающимися из отдельных особей в цепочку, движущуюся на присогнутых ногах. Но многоножка, на какой-то миг представив образ массового коллективного сознания – этакий покорный ход строем «вперед к победе коммунизма», словно потеряла из вида ориентир и, затормозив на месте, распалась, высвободив энергию индивидов. В этом взрыве стремлений и воль танцовщиков, вычерчивающих скоростные траектории пируэтов и прыжков, внезапно исчезает граница, отделяющая авансцену от всей сцены сзади. Черная завеса поднимается и людям открывается простор, словно они попадают в необъятный живописный мир, сконцентрированный в многоцветии панно на заднике (худ. А. Нефедова). В движениях массы наконец появляется настоящая радость, звонкость и веселье, сменяя прежние малоприятные механику и «грубиянство». Хореограф создает полифонический ансамбль – кто-то счастливо кружится вдвоем, кто-то свободной птицей взлетает в небо и прокладывает себе путь, кто-то в компании друзей мчится к своей цели... Кажется, так будет всегда, и даже не успеваешь заметить момент, в который все меняется.

Внезапная мощная сбивка массы в центре рождает тревогу и диссонанс с предыдущим настроением. Теперь танцовщики подскакивают, гарцуют, выбрасывая руки вверх, и вся эта воодушевленная толпа несется с одной стороны на другую, готовая снести все, что встретит на пути. Также единой линией, вскидывая кулаки, она закрывает горизонт и начинает двигаться вперед к рампе. Размахивающие руки танцовщиков «не умолкают», из их выбросов и сбрасываний устраивается целый «гам», тем более устрашающий, что каждый хлесткий, силовой акцент вписывается в дьявольский шабаш оркестра в нынешней интерпретации финала. Завершением этой дикой какофонии становится «обнуление» движения – метелящие воздух руки всех участников в последний раз взметнутся вверх и бессильно рухнут вниз под залп последнего аккорда.

Апокалиптическая версия «Озорных частушек», судя по живой реакции зала, нисколько не шокировала публику Мариинского театра, дружно аплодировавшую выдержавшим виртуозный марафон артистам Театра им. Якобсона. Но не техника сама по себе достойна похвалы, а чуткость танцовщиков к необычному замыслу хореографа и стилистическая точность его сценического воплощения. И даже если «Озорные частушки» Самодурова лично мне вряд ли захочется пересмотреть (дабы не усугублять мрачность, присутствующую в самой жизни), познакомиться с каким-нибудь новым произведением екатеринбургского постановщика, было бы очень любопытно.