Па с частушкой. Театр балета имени Якобсона отметил 90-летие Родиона Щедрина смелой премьерой
К юбилею классика в России готовились так тщательно, что в заветный день живущий в Мюнхене 90-летний Родион Щедрин должен был разорваться между Москвой, где его музыку исполняли Гергиев и Мацуев, и Санкт-Петербургом, где два его балета, включая премьерный, танцевали на исторической сцене Мариинского театра. В итоге юбиляра в Мариинском не было, но зал не чувствовал себя обделенным: Диана Вишнева, сотню раз танцевавшая на этой сцене разных Кармен, сейчас показала героиню «Кармен-сюиты» Бизе-Щедрина в хореографии Альберто Алонсо. В её стильной Кармен не было пылкой непосредственности, но стать, ракурсы и дивный протяжный поцелуй, расслышанный даже в партере, продемонстрировали отменный вкус и то самое нечто, что отличает выдающегося артиста от просто хорошего.
Но прежде ухнули премьерные «Озорные частушки». Написанные в 1963 году как концерт для оркестра, «частушки» поразительно держат дух отечественных 60-х с их модой на «буржуйские» танцы и обещанием свободы; в тот же год, например, Щедрин писал Курортную кантату на тексты инструкции для отдыхающих. Также в моде была русскость, тщательно отобранная и по случаю обдуманная, ею Щедрин увлекся капитально, вот и появились все эти скоморошьи темы, звучащие как гусли струнные и пиликающие как жалейки духовые. Пригоршню частушечных тем Щедрин повертел в вариациях и вволю наигрался с ритмом. Штучка получилась на славу. На старых фото ею дирижирует интеллектуал Геннадий Рождественский с улыбкой в пол-лица. Десять лет назад теми же «частушками» поздравлял Щедрина Валерий Гергиев. Щедрин смог упаковать в музыку русский национальный характер с его безбашенностью, щедростью и хитрецой; получилось что-то вроде интеллектуального фолка Стравинского, только по-советски простодушнее.
Театру балета имени Якобсона надо было решиться такое танцевать. У него в анамнезе опыт хореографа Леонида Якобсона, ставившего эту музыку вскоре после появления. Но сейчас поменялось примерно всё — способы, возможности, мысли, время. И театр снайперски пригласил на постановку Славу Самодурова, большого любителя ёрничать и искать в обычном странное. Хореограф почти удвоил партитуру, сделав первую часть на фортепианное переложение концерта — получилось 18 минут спектакля, от которого не оторваться.
При опыте постановщика и саркастическом складе ума Самодуров ещё и умеет слышать. Услышал он многолюдный деревенский праздник, где каждый лезет из кожи вон не ради перепляса, а ради процесса, будто иначе не может. Шесть пар солистов бодро разбираются с накромсанными классическими па, в дружбе с музыкой выстреливая «неправильной» пяткой, торчащей лопаткой, завихряясь в сногсшибательно быстром пируэте. Может, им и хочется переплясать друг друга, но азарта меж соперниками нет, вся энергия обращена к залу. Зачинщицей выступает прима труппы Алла Бочарова, личным примером задавшая темп и пугающую густоту движений. В этом темпе солисты вольны оставаться или сбежать; Самодуров отсекает пространство черными кулисами, и они перескакивают из одной в другую просто мгновенно, эдаким летающим перекати-полем. Дело неотвратимо идёт по нарастающей к финалу, но, едва семерка солистов успевает отдышаться под овации, вместо деликатного рояля в дело вступает оркестр.
Поклоны Симфоническому оркестру Мариинского театра и Арсению Шуплякову за пультом. В своей логике развлекаясь с ритмами, Щедрин точно не думал об артистах балета, и маэстро очень постарался не рассориться с танцующими. Меж тем партитуру не изменишь, и Самодуров смог её приручить. В крайне рискованном жанре интеллектуального фолка он взял на себя ответственность за следующий музыке креатив, придумав всё что можно в этой совсем не танцевальной по букве партитуре. Когда соло кажутся исчерпанными, он лепит пируэт — публика ведь любит пируэты. Когда действо грозит рассыпаться на мелкие осколки, шлёт артистов нестись паровозом из кулисы в кулису. Вечный ужас хореографов, полифонический канон, превращается в танцевальный концентрат. Юмор в оркестре поддерживает стук деревянных ложек и почти эстрадный шум оркестровых тарелок. На сцене — спокойная серьезность, с которой артисты в пёстрых трико выписывают сложные данс-узлы. Ни разу не пустившиеся вприсядку и прочий примитив, они не фольклорны, принадлежат миру, но притом происходят из края родных осин. Как если бы богородицкую игрушку отрисовали в 3D, дефрагментировали и залили в компьютерную реальность, где она зажила новой жизнью.
